

Есть те, кого хочется любить. И есть другие, те, кого легко забывать. До страшного легко исчезают из памяти их черты, становясь белесыми пятнами без примет, исчезают их имена, становясь молчанием, исчезают они. И в моей жизни есть те люди, над лицами которых я не захотел склониться, проходя мимо, уходя все дальше. Кажется, они тянули руки мне навстречу, кажется, они что-то шептали сухими губами. Я все забыл. Я шел вперед к совсем другим, которых легче было понять, кого приятнее было видеть, с кем удобнее было стоять рядом. Люди исчезали. Из памяти, из жизни, из меня. Без боли, без чувства потери, словно и не было их никогда, этих людей. Но время идет, и со временем приходит жалость, приходят грусть и раскаяние. Невесомо они гнездятся в груди, невесомо и невыносимо. И сомнение, почти неразличимое под множеством отпечатков следов хороших идей о том, что все твое останется твоим, но все же сомнение. А вдруг моими, данными мне Богом были именно те, кто тянул навстречу руки, прощал равнодушие, печально смотрел в спину светлыми от слез глазами, те, кого я так и не смог полюбить?
Аль Квотион
Пятое время года – «мечтательное».
Постоянно волнуюсь о море, а оно обо мне даже не думает…
«Природа не имеет органов речи, но создаёт языки и сердца, посредством которых говорит и чувствует, но язык природы стал совсем далёк от нашего понимания, а точнее, мы перестали понимать, а после и чувствовать её сердце. Но сегодня, сегодня наша мать кричит от боли и обиды…»
“Чао Ле. Дети моря”
Само море тихое и спокойное. Полный штиль.
Я представлял себе Лии, стоящую на той высокой скале, где я впервые её увидел. Наверное, ветер также нещадно трепал бы её волосы и ласкался бы в её раскрытых ладонях. А Лии думала бы не о нём и не о древних духах племени мокен… она бы шептала морю обо мне… Тихую молитву морские волны подхватили бы и понесли наперегонки, перекидывая, играя и вторя нежному шёпоту Лии. И доносилась бы неустанная шутка волн до слуха могучего и древнего океана. Таинственный и безмятежный, он распознал бы в этой молитве мощь и глубину отчаяния. И понял бы океан, какую непоправимую ошибку совершил, так жестоко наказав своих глупых детей. Ведь шёпот горькой мольбы нёсся бы к нему, вопреки временам и пространствам, каждый раз, когда кто-то из его детей, закрывая глаза, ронял бы солёные слёзы, такие близкие и понятные ему самому. «Несчастные дети!» — взмолилось бы море и попросило бы вернуть сердца живых и души мёртвых.
Но Бескрайний Отец молча глотал бы солёные слёзы и слушал… и, наверное, бы сожалел.
©Чао Ле
Актер кино и театра Кирилл Жандаров совместно с командой Санкт-Петербургского театра “Мастерская” работает над записью романа https://store.marishakel.com/%C2%AB%D0%A7%D0%B0%D0%BE-%D0%9B%D0%B5%C2%BB-p166376492
“Мне казалось, этот поцелуй должен стать последним солнцем моей жизни. Я всегда знал, что не умру, пока не прикоснусь к её губам… к ней. В нетерпеливом ожидании я закрыл глаза, изо всех сил пытаясь не тянуться к Лии навстречу. Лии, уже довольно низко склонившись, почти коснувшись моих губ, приблизила ко мне своё лицо для нежного, лёгкого, почти эфемерного поцелуя, но вместо этого она прошлась своим языком по моим губам. Я чуть не задохнулся от неожиданности и остроты ощущений. Этот поцелуй не намекал на пробуждение чувств, или чувственности, или ещё какого подобного бреда. Этот жест говорил о конкретном желании, заложенном в нас самой природой. Так целуют животные, и так целовала Лии. Её мягкие губы перекрыли мне воздух в момент моего ошеломления, и сами стали мне воздухом, и водой, и единственным необходимым и возможным.”