В детстве, мне всегда говорили, что мой взгляд вызывает глубокое чувство вины и жалости. Конфеты, фрукты и вообще всю еду, мне несли со всех концов поездов и самолётов. Всегда! Любой, кто на меня смотрел, считал своим долгом накормить! «Не детский взгляд» — мне говорили в восемь. «В глазах вся скорбь еврейского народа» — говорил отец. «Маша, смотришь… Как будто я тебе что-то сделал?!» — говорил директор маминого театра и открывал новую коробку конфет. «Как “сто лет одиночества” глядишь» — говорила мама.
Каждая печаль, которую ты даришь, живет в моем сердце. Какую бы книгу я ни открыл, я читаю тебя. В какое бы зеркало я ни смотрел, я вижу тебя. Я не могу уйти, даже если ты скажешь уйти. Если ты скажешь, что умрешь, я буду истекать кровью. Я понял, что любить тебя…
Понял, что любить тебя – это все равно, что приблизиться к Богу.
Юмит Яшар Огузкан (22 августа 1926 — 4 ноября 1984) — турецкий поэт.
Здравствуй, Хем. Многоуважаемый и прекрасный Хем, я к тебе так, потому что считаю тебя своим давнишним другом. Пишу тебе в прошлое. Если могу, значит — возможно. Перечитала твои рассказы и романы… Но ты не подумай, это не от безделья. Хотя и была заключена на целую вечность… Я знаю, что ты видел Россию по пейзажам и дорогам Тургенева. Верил в души, описанные Достоевским, чувствовал слабость и безумие, порок и святость, одержимость азарта. Понял тоску Чехова, у которого от воды, по твоим словам, только прозрачность. Изумительная прозрачность. Ты ни у кого не встречал такого изображения войны, как у Толстого. Думаю, никто не встречал. И все это бесценное сокровище ты обрел в Париже. Удивительно. С тобой везде и всегда были книги. «Ты жил в найденном тобой новом мире: днем снег, леса и ледники с их зимними загадками и твое пристанище в деревенской гостинице «Таубе» высоко в горах, а ночью — другой чудесный мир, который дарили тебе русские писатели. Сначала русские, а потом и все остальные. Но долгое время только русские». Жаль, что ты никогда не был здесь. Но я бывала во Франции и живо представляла себе «Праздник, которой всегда с тобой». Я тоже, как и ты, считаю Париж лучшим городом. И про голод согласна. Бывает разных видов. Память — это тоже голод. И да, есть люди, которые сами не хуже весны и к ним тянешься всем своим существом. И я обязательно попробую выжать мандариновую корку в огонь. И, уж поверь, непременно напьюсь разноцветными водками. Я люблю читать тебя. У тебя всегда чудесная температура и мне нравится смотреть на мир твоими глазами. Я люблю твою горькую иронию, твою сдержанность и порядочность, выверенную точность и аккуратность в мыслях и в словах. Тебе довольно шести слов. Ты гений — это ясно всем. Но ты был могучим человеком — об этом не каждый знает. Ты любил кошек и не любил едкий запах лжи. Не любил ещё более, чем Рыбу-лоцман. И ты чертовски хорошо написал про Nada. Возможно, там и нет ничего. И, конечно, всегда есть истории, которые утрачены. Сегодня очень хороший день. Я улыбаюсь тебе из настоящего в прошлое.
Хорошая книга – это молчаливый друг. Не проронив ни слова, книга подарит радость, погрустит вместе с тобой, поддержит. И даже в самом трудном деле книга может дать чрезвычайно важный совет.
«Доктор Живаго» — роман Бориса Пастернака. Труд души. Итог. Тайна жизни и смерти. Поэзия в прозе. Сменив несколько названий: «Мальчики и девочки», «Свеча горела», — роман был назван «Доктор Живаго».
«Живой, действительный мир — это единственный, однажды удавшийся и все еще без конца удачный замысел воображения. Вот он длится, ежемгновенно успешный. Он все еще действителен, глубок, неотрывно увлекателен.»
Тот, кто спас единственную жизнь, спас весь мир» – эти слова из Талмуда написали заключенные на кольце, которое подарили своему спасителю – Оскару Шиндлеру. Роман Томаса Кенилли «Список Шиндлера» (в изначальном переводе — «Ковчег Шиндлера»). Спилберг — гений (это всем ясно). Редкий случай когда книга и фильм равноценны. Просмотр фильма, как и чтение романа — это настоящий опыт необходимый каждому из нас.
«Но среди неправедных мы всегда будем помнить праведных. Помните об Оскаре Шиндлере».
Альберт Камю. «Посторонний». Посторонний в своей жизни — посторонний в своей смерти. Больше ничего не скажу. Я устала об этом думать.)
Ремарк. «На западном фронте без перемен». Часто слышу фразу, в отношении последней картины: «А что там от романа?». При всех различиях «в буквах», на мой взгляд, фильм безусловно верен духу книги.
«Деревья здесь сияют ярким золотом, ягоды рябин алеют в листве, проселки белыми лентами бегут к горизонту, солдатские столовые гудят, как ульи, слухами о мире. …
* * * Он погиб в октябре 1918-го, в тот день на всем фронте было так спокойно и тихо, что военная сводка ограничилась одной фразой: «На Западном фронте без перемен».
И о прекрасном. «Скажи мне, что ты меня любишь…» — роман в письмах Ремарка к Марлен Дитрих. Писем Ремарку от Марлен почти не сохранилось, их уничтожили. Но в каждом, в каждом письме великого писателя звучит эта просьба: «Скажи мне…» «Люблю» — безусловно, отвечала великая актриса.
«Но какой во всем этом прок — обманываться воспоминаниями, когда я люблю тебя, милая, и мне тебя ужасно не хватает; я заставляю себя не думать об этом — о темноте, о том мгновении, когда я пришел к тебе, а свет был выключен, и ты бросилась из темноты в мои объятия, и распалась комната, и ночь распалась, и мир распался,…».
«Зверинец» Хулио Кортасара. Сборник стихов и рассказов. Это крышесносные загадки. Игра в классики.
«Ты видел ты истинно видел снег звезды шершавые руки ветра…»
Кларисса Эстес: «Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях.» Автор показывает, как можно возродить «исконный Дух женщины». Дверь к Самости.
«Это книга женских сказок, образующих вехи на пути. Если у вас есть глубокий шрам – это дверь, если есть старая-престарая сказка – это дверь. Если вы любите небо и воду очень сильно, почти нестерпимо – это дверь. Если вы тоскуете по лучшей жизни, полной жизни, здоровой жизни – это дверь».
Книги хранят прошлое, показывают нам настоящее и ведут нас в будущее.
Доброе утро, дорогой мой! Как провел ночь? Я сейчас встала, умылась, напилась скверного кофе и села писать. Вагон трясет сильно. Вчера, как рассталась с тобой, – долго смотрела в темноту и много, много было у меня в душе. Конечно, всплакнула. Я сейчас и писать не могу толком, только думаю обо всем бессвязно. Вчера жутко было одной остаться от всего, что сразу нахлынуло на меня. Думала все о тебе – вот он едет на конке, почистился и пошел скитаться по городу.
А как мы славно вчера ехали, – правда? Мне так приятно вспоминать – а тебе тоже, а? Милый ты мой, милый!
Пишу и гляжу в окно, – ширь, гладь, и мне приятно после южной пряной красоты. Будущее лето мы с тобой постараемся пожить на севере, хорошо? Коли не удастся – что делать! Помечтаем пока. Фу, как толкает – невозможно писать.
Ну, будь здоров, живи, не кисни, пиши и для всех и для меня в особенности.
Целую, твою многодумную голову, почувствуй мой горячий поцелуй. Addio, мой академик. Люби меня и пиши.
Тот, кто спас единственную жизнь, спас весь мир» – эти слова из Талмуда написали заключенные на кольце, которое подарили своему спасителю – Оскару Шиндлеру.
